"К Ребе Йосефу-Ицхаку, продолжавшему жить в Ростове-на-Дону, пришли евреи с горестной вестью: еврейские коммунисты добрались до единственной миквы в городе. Они создали комиссию во главе с каким-то врачом, и эта комиссия предложила закрыть микву «из соображений гигиены». Дело было зимой. (Тот, кто жил в России и ходил там в евреях, помнит, какое это «счастье»: еврейская женщина, и не всегда молодых лет, под охраной мужа погружается ночью в реку или озеро, а на дворе может быть и октябрь, и ноябрь.)

Вьюжным вечером Ребе пригласил к себе врача из комиссии в гости, и тот пришел. Два часа или более толковали они о разных разностях, в том числе и о еврейской старине. Врач вспомнил своих местечковых дедов, расчувствовался. Вот тут и заговорил с ним Любавичский Ребе о микве, и взгляд его был прямым, не прожигал, но проникал.

То ли снежная мгла положила непреодолимую завесу между душою и ЧК, но врач незаметно для себя перешел на сторону контрреволюции, обещал не препятствовать микве и даже стал давать советы, что должно находиться в ее помещении – бачок с кипятком, огнетушитель и прочие серьезные предметы.

Врач вышел на улицу, задумчиво покачивая головой. Он ощущал идущее от хозяина дома таинственное, неизвестное науке обаяние. Был околдован, как самый последний малограмотный хасид.

Исполнилось благословение отца: «Брат начал говорить с братом». Миква осталась открытой.

Городское ЧК сделало себе зарубку. Еще один разговор, и еще одна зарубка.

Но новый Ребе продолжал разговаривать с братьями, даже если некоторые из них грозили вызвать его на допрос. Даже если выполняли угрозу.

В этом заключалась его профессия."
http://ezrahovkin.livejournal.com/59903.html

Фото: http://www.photosight.ru/photo.php?photoid=2172068&ref=author